|
ДЖЕЙСОН
ЭВЕРМАН:
Из Жертвы Рок-н-Ролла в Героя Войны
New York Times Magazine — 2 июля, 2013
by Clay Tarver
Я спросил, говорил ли он об этом когда-нибудь. Джейсон отрицательно
покачал головой. А они всё равно узнавали? "Всякий раз".
Первый из этих разов был в Форт-Беннинге,
в 1994 году, в самом пекле курса молодого бойца. Новобранцы
из бывших полицейских, проходившие курс вместе с ним, говорили,
что заключенные и те имели больше свободы, чем они. Были парни,
которые инсценировали попытки самоубийства, чтобы уйти с курса,
но у него никогда не было сомнений. "Я выкладывался на
все 100%, иначе я не смог бы через это пройти".
Из троих сержантов в учебке двое были садистами.
Слава Богу, фото попалось на глаза именно тому, что был наиболее
вменяемым. Он рассматривал журнал, и вдруг медленно поднял глаза
и уставился на Джейсона. Потом он подошёл, показывая на страницу
в журнале. "Это ты?". На фото была самая популярная
группа в мире – Nirvana. Курт Кобейн только что покончил с собой,
и это была статья о его самоубийстве. Рядом с Кобейном был бывший
второй гитарист группы, парень с длинными пшеничными кудрями.
"Так это ты?"
Эверман выдохнул: "Да, командир".
Это было еще не все. Джейсон Эверман имел
уникальный послужной список парня, которого выгнали из Nirvana
и Soundgarden, двух рок-групп, чьи совокупные объемы продаж
достигают 100 миллионов альбомов. В свои 26 он был не просто
Питом Бестом, тем парнем, которому не нашлось места в The Beatles
- а дважды Питом Бестом.
И в то же время, он был совершенно другим.
То, чем занимался Эверман в дальнейшем, поставило его очень
далеко от сноски на полях истории рока. Он стал членом элитного
спецподразделения армии США, одним из тех бородатых парней,
что разъезжают на лошадях по Афганистану, воюя с движением Талибан.
Я знал Джейсона Эвермана с тех пор, как мы
с ним выступали на одном концерте, почти четверть века тому
назад. То, что с ним произошло, практически не поддавалось объяснению,
это было жестокое сочетание везения, невезения и такого разочарования,
какое способно раздавить даже самого заядлого оптимиста. После
того, как я не виделся с ним с начала 90-х, я оказался вместе
с ним в его бруклинской квартире прошлым летом. Мы выпили, и
поговорили о прошедших годах. Когда-то мы были на одном и том
же месте в нашей жизни. Однако я с тех пор по-тихому перешел
от рок-музыки к родительским заботам. Мои изменения были плавными,
а его – стремительными.
Обо всем этом ему вовсе не легко говорить.
Джейсон – один из самых замкнутых людей, каких я когда-либо
встречал. Но когда прошлой зимой я подъехал к его уединенному
лесному домику с островерхой крышей возле Пьюджет-Саунд, я увидел
его крепкую и длинную фигуру в свитере Black Flag, с бокалом
красного вина в руке. Это была его личная территория, и он впускал
меня на нее.
Одна из стен была заставлена книгами и фигурками
из комиксов. На полу были разбросаны гитары и барабаны. А дальняя
стена напоминала мемориал: медали, сувениры, военные фотографии.
Я старался ничего не упустить, и спросил о пистолете с украшением
ручной работы на камине. "Так Талибан украшают свое оружие",
сказал он. Затем я взял в руки его армейский шлем. Он показался
мне тяжелым. "Чувак, это еще легкий", сказал он. "Это
самая новая модификация". На боку по-прежнему была написана
его группа крови – 1-я положительная.
Моя первая встреча с Эверманом была также
моим первым знакомством с автобусом, на котором ездят в тур.
На дворе был 1989 год, когда быть музыкантом в рок-группе значило
непонятно что. Моя группа, Bullet LaVolta, была в туре с наиболее
уважаемой нами сиэттлской группой – Mudhoney. Они были нашими
кумирами. Они не просто чувствовали тогдашние порядки панк-рока
– они их практически устанавливали. Как, в принципе, и сейчас,
"взрослая" экономика мало что значила нас, двадцатилетних.
Равно как и мэйнстримовая музыкальная индустрия. Наша разновидность
панк-рока старалась создать что-то отдельное, мы занимались
музыкой ради нее самой, и, как правило, играли полную противоположность
тому, что было популярно. Если ты хотел "придти к успеху",
ты должен был играть слащавый металл на вкус широкой публики,
по типу Warrant или Slaughter, групп, которых показывали по
MTV. Они были плохие, мы были хорошие, роли были четко распределены.
Предпоследнее выступление в том туре с Mudhoney
было в Чикаго, где обе группы должны были играть на разогреве
у Soundgarden в "Cabaret Metro", самой крупной площадке
в этом туре. Soundgarden в музыкальных кругах на тот момент
значили намного больше, чем Nirvana. Как ни странно это может
прозвучать, Nirvana тогда были для нас посмешищем – лишенной
оригинальности грандж-группой с идиотским названием. Soundgarden
как раз подписали большой контракт с A&M Records. Люди в
музыкальных кругах считали, что это та самая группа, которая
пробьется наверх. Мы не знали, что думать. Мы чувствовали, что
мы под угрозой, мы ощущали зависть и были настроены критично.
Как вспоминал Дэн Питерс, барабанщик Mudhoney: “Мы приезжали
на фургонах, а у них был здоровенный старый автобус. Это было
как-то дико".
Soundgarden были самым профессиональным рок-коллективом,
какой мне когда-либо доводилось видеть. У них был полный штат
техников, полная поддержка со стороны мейджор-лейбла и 16 разновидностей
футболок на продажу. Они также оказались невероятно приятными
в общении, и пригласили нас в свой автобус. Когда двери с шипением
раскрылись, мы почтительно притихли. Там был мини-холодильник.
Карточный стол с основанием из фальшивого мрамора. Там был туалет.
Мы пробрались мимо коек к комнате отдыха,
и там был он: басист Soundgarden, Джейсон Эверман. Внешне он
был настолько "рокером", насколько это вообще возможно:
все эти волосы, мрачная физиономия. Эта энергетика производила
впечатление, особенно при декоративной подсветке. Он также был
первым встреченным мною человеком с кольцом в носу. В тот момент,
я посчитал это чем-то вроде светового табло с надписью "у
меня невыносимый характер". Но Джейсон вовсе не был таким
– он был умен и наделен чувством юмора. Он предложил мне угоститься
кукурузными колечками.
Продолжение этого вечера было не менее странным.
Мы вышли на сцену так рано, что люди все еще прибывали к тому
моменту, как мы закончили выступать. Mudhoney были классными,
но звучали странно в таком огромном зале. А Soundgarden оставили
нас заинтригованными. Они как будто стремились к каким-то иным
высотам, которых мы еще не могли увидеть. Я смотрел на Джейсона
на сцене – с его развевающимися волосами – и меня осенило: "Боже
мой, ведь эти парни станут рок-звездами".
* * *
Эверман родился на уединенном острове на
Аляске. "В моем свидетельстве о рождении написано Кадьяк,
но я думаю, что я родился на Узинки –- мои родители жили там
в двухкомнатном домике, с домашним оцелотом по имени Кайа".
Эта необычная точность в деталях – его манера разговора. Он
описывает солдат, как "свободных граждан", которые
"своим волеизъявлением" соглашаются "потерять
всё", или аккуратно объясняет "эпистемологическую
дилемму" в книге Доктора Сьюза про слона Хортона. И в то
же время его высказывания все еще несут на себе отпечаток "чувака".
Его родители, Дайен и Джерри, переехали на
Аляску, чтобы "вернуться к природе", но их брак распался.
Дайен не могла справиться с тяжелыми условиями жизни, и спустя
пару лет она ушла от Джерри и начала новую жизнь. Она забрала
Джейсона в штат Вашингтон, и в конечном итоге вышла замуж за
бывшего моряка по имени Расс Сибер. Они поселились в Пулсбо,
на противоположной стороне Пьюджет-Саунд от Сиэтла. Мать Джейсона
никогда не говорила с ним о годах, проведенных на Аляске. Его
сводная сестра Мими МакКей, с которой они вместе выросли, говорит
что Джейсон не знал о существовании своего настоящего отца примерно
до 13 лет.
Пулсбо в те времена был самым дальним пригородом.
Хотя Дайен очень любила Джейсона, жизнь в их доме была нелегкой.
"Моя мать была очень депрессивной, гениально талантливой,
и при этом страдала алкогольной зависимостью и глотала таблетки
одну за другой", — рассказала мне Мими. "Мы с Джейсоном
старались ходить на цыпочках и быстро научились сами о себе
заботиться". В детстве Джейсон пережил период заикания.
"Мама шутила, что она вылечила Джейсона тем, что говорила
ему – 'либо выкладывай, либо заткнись'", — рассказывала
Мими. "Я навострилась заканчивать предложения за него".
Скоро это молчание вылилось в хулиганство.
Он с дружком взорвал туалет гранатой М-80. В наши дни за такое
мальчишку могут посадить в тюрьму, а тогда, в начале 80-х ему
лишь запретили появляться в школе неделю-другую. Тем не менее,
его бабушка Джиджи была встревожена. Джиджи Филлипс была одним
из самых близких людей для Джейсона. И она не собиралась шутить
с таким опасным поведением. Она обратилась к самому лучшему
психотерапевту, какого только смогла найти. Этот врач, как было
сказано Мими, был спортивным психиатром команды "Seattle
SuperSonics". На сеансах терапии Джейсон просто сидел без
дела. Но доктор оказался большим поклонником музыки, и у него
в клинике было несколько винтажных гитар. Эверман взял одну
из них в руки, и терапевт начал учить его перебирать струны,
в надежде, что Джейсон раскроется таким образом. "Мы в
семье всегда шутили, что это были самые дорогостоящие уроки
гитары на свете", — рассказала мне Мими. Так Эверман впервые
взял в руки гитару.
Музыка изменила для него весь мир, особенно
после того, как он открыл для себя панк-рок. "Я должен
сказать, что это был первое определяющее событие в моей жизни",
говорит Джейсон. "В панке есть крайняя степень конформности
во всей этой неконформности. Ты понимаешь, что во всем этом
бунтарстве все делают одно и то же. Но каким-то странным образом,
это то, что в итоге позволяет тебе забыть о правилах и быть
самим собой". Во время учебы в школе, Эверман посвящал
большую часть своего досуга игре в группах. Начиная с лета после
первого года средней школы, он ездил навещать своего родного
отца на Аляске, и провел несколько сезонов на его рыболовецкой
лодке. Он окончил школу на один семестр раньше срока, и вскоре
уже заработал 20000 долларов и репутацию вполне самостоятельного
человека.
В этот период ему подвернулась возможность,
о которой обычно читаешь в рок-биографии в мягкой обложке. Друг
детства Джейсона, Чед Ченнинг, случайно встретил гитариста и
басиста из Олимпии, которые искали барабанщика. Это были Курт
Кобейн и Крист Новоселич, и они называли свою группу Nirvana.
Ченнинг играл на ударных во время многих из их беспорядочных
ранних выступлений. Когда Кобейн задумался о втором гитаристе,
Ченнинг встрял в разговор. "Я сказал: 'Я знаю одного парня,
он мой друг, его зовут Джейсон'".
Поначалу Эверман прекрасно влился в коллектив.
Это были парни без царя в голове, и все они умели зажигать по-своему.
Мрачность Nirvana сейчас является неотъемлемой частью мифологии,
окружающей группу, но Кобейн был также наделен озорным чувством
юмора. Как выразился Новоселич: "мы были чуваками, которые
любят повеселиться". На сцене, тем временем, Nirvana вступила
в фазу тяжести, которая идеально подходила к музыкальным вкусам
Эвермана. Джонатан Поунмэн, соучредитель Sub Pop Records – лейбла,
подписавшего контракт с Nirvana – рассказал мне, что Кобейн
представил ему Эвермана в качестве "сюрприза" перед
саундчеком в Сан-Франциско. Поунмэну новичок сразу понравился.
Эверман также помог группе в другом плане.
Nirvana задолжали продюсеру своего первого альбома, “Bleach,”
который они уже записали. "Джейсон был очень щедр",
— рассказал Новоселич. "И у него была работа... Так что
у него водились бабки, понимаешь? Помнишь, там написано, на
задней стороне обложки, что альбом был записан за шестьсот с
чем-то долларов? Джейсон за это заплатил." Сумма составила
606,17 долларов, взятых из средств, заработанных Джейсоном на
рыбной ловле. Sub Pop были о нем такого высокого мнения, что
отпечатали ограниченным тиражом постер с изображением Джейсона
в рок-позе.
Но всё закончилось между Эверманом и Nirvana,
когда группа отправилась на гастроли, запихнувшись в зачуханный
фургон, как делали все мы. Тур – это нелегкое испытание для
любого человека, особенно самый первый тур. Дни состоят из 23
часов одуряющей скуки – чтобы потом провести один час на сцене,
час животного выброса энергии, ради которого только все и затевается.
Похмелье, вонь, сто раз пережеванные шутки для своих – тур может
любого свести с ума. Самое главное, чтобы в фургоне было весело.
Парень рядом с тобой может обожать тебя поначалу, а сто миль
спустя ненавидеть тебя только за тон, которым ты постоянно просишь
его включить The Stooges. “У нас были отличные концерты с Джейсоном,"
— говорит Новоселич. "Но потом всё начало очень быстро
разлаживаться". Где-то в пути, над Джейсоном начала сгущаться
туча, непроницаемая стена замкнутости в себе, которая просто
висела над ним. Говорят, что он ни с кем не разговаривал, и
просто устранился от общения.
К моменту прибытия в Нью-Йорк, "веселье
закончилось", вспоминает Новоселич. "Веселье закончилось
очень резко". Ченнинг тоже не знал, что делать, а ведь
он был одним из самых давних друзей Эвермана. "Он не высказывается
свободно, когда его что-то беспокоит", — говорит Ченнинг.
Казалось, что он просто не хочет там находиться. Кобейн и Новоселич
хотели выгнать Эвермана, но не знали, как это сделать. Это противоречие
изначально заложено в панк-роке: тебе положено ненавидеть карьеризм,
и при этом поддерживать свою карьеру. 20-летние парни не очень-то
хорошо умеют разрешать такие ситуации. Поэтому Nirvana на самом
деле не увольняли Эвермана – они просто отменили оставшиеся
выступления тура, и поехали прямиком из Нью-Йорка в штат Вашингтон.
50 часов в тишине. Практически без единого слова.
Даже теперь, когда Эвермана отделяют от того
времени два десятка лет, у него по-прежнему нет четкого ответа
на вопрос, что пошло не так. "Честно говоря, у меня никогда
не было особых ожиданий на этот счет", — сказал он мне.
"Просто всё подошло к концу". В самой полной книге
о Nirvana “Come as You Are”, Майкла Азеррада, Кобейн уничижительно
называет Эвермана "угрюмым металлюгой". Хуже того,
он хвастается, что не вернул Эверману деньги за “Bleach”, утверждая,
что это плата за "ущерб, нанесенный его психике".
Из Nirvana – группы, вокалист которой так терзался на виду у
всех, что покончил жизнь самоубийством – Джейсона Эвермана выгнали
за то, что у него не все в порядке с головой.
Очень трудно понять, почему именно тогда
сложилась следующая ситуация: после нескольких лет выступлений
на каждой паршивой площадке, где их только были готовы видеть,
у Soundgarden появилась поддержка A&M Records, появился
концертный автобус и плотный график выступлений. Но басист Soundgarden,
Хиро Ямамото, не желал принимать в этом никакого участия.
Их концертный администратор, Эрик Джонсон,
рассказал мне следующее: "Хиро по-настоящему был просто
вот таким вот искренним панк-рокером. И тут вдруг начались встречи
с менеджерами по репертуару из лейбла, а тема "чуваков
в фургоне" закончилась. Он сразу сказал: 'Ой, нет, нет
и нет, это мне не подходит'". В 1989 году, сразу после
выхода их первого альбома на мейджор-лейбле, "Louder Than
Love", Ямамото внезапно ушел из группы.
Эверману всегда нравилась Nirvana, но Soundgarden
он просто обожал. Должность бас-гитариста у них – находящихся
на пороге звездной славы – была самым желанным местом во всем
Сиэтле. Даже один старый приятель Джейсона, Бен Шеперд, пробовался
на это место. Soundgarden, тем временем, сразу позвонили Джейсону.
"Мы знали, что с Nirvana все закончилось не очень-то гладко",
— рассказал мне их гитарист Ким Тэйил. "В Nirvana он не
подошел? Ничего страшного. То они, а то мы, Soundgarden. Мы
это совсем другое дело." На первой же пробе он произвел
на них огромное впечатление. "Джейсон был явно лучшим кандидатом",
— вспоминает барабанщик Soundgarden, Мэтт Кэмерон. "Джейсон
пришел подготовленным". После катастрофы с Nirvana, Эверман
теперь играл на бас-гитаре в своей любимой сиэтлской группе.
Он не верил своему везению. По его выражению, "каковы были
шансы, что это произойдет?"
Следующий год прошел в бесконечной череде
выступлений в США и Европе. 22-летний Эверман все равно чувствовал,
что он плетется в хвосте у других. Все в группе были на несколько
лет старше его. "Я как будто пытался попить воды из брандспойта",
— говорит он. "Но я считал, что это то, что надо, и это
станет частью меня". Я тоже так думал. После того концерта
в Чикаго, Bullet LaVolta играли на разогреве у Soundgarden целый
месяц. И если поначалу я относился скептически к их амбициям,
при ближайшем рассмотрении я понял, что всё не так просто. Когда
тебя считают будущей суперзвездой, с этим сопряжено давление.
Люди действительно верили, что это случится. В каждом городе
я видел как группы лебезили перед Soundgarden, и перед Эверманом
в том числе. Он был тем, кем все они мечтали стать.
Когда Soundgarden вернулись домой, они созвали
совет группы. Джейсон пришел к Кэмерону во дворик, думая, что
разговор пойдет о следующем альбоме. Тэйил рассказал мне, —
"я думал, что смогу быть дипломатичным... и никак не мог
добраться до сути дела". Он сказал, что Крис Корнелл, вокалист
Soundgarden, в итоге взял быка за рога: "ничего не выходит"
– были его слова. Тэйил помнит свои мысли: мы не ведем себя
как группа, я недоволен и все остальные недовольны, никто друг
с другом не разговаривает. И вот Эверман вновь оказался уволенным.
Когда я услышал эту новость, я забеспокоился
о нем. Джейсона во второй раз выкинули из группы с блестящим
будущим. Должна же быть какая-то причина. Кэмерон все хотел
сказать ему: "Чего ты такой угрюмый? Ты же в хорошей группе".
Джонсон, концертный администратор, тоже никак не мог понять:
"он был забавным, остроумно шутил, а потом вдруг словно
туча находила на него. Он просто сидел в автобусе со злым видом,
все время в своих наушниках. Мне было жалко его, и теперь жаль
еще сильнее, ведь он так или иначе страдал, и никто не знал,
что с ним делать".
Я не знаю, как он пережил последующий год.
Приятель и сосед Эвермана, Бен Шеперд, занял его место в Soundgarden.
Их следующий альбом стал дважды платиновым. Разумеется, Nirvana
– после того, как друг Эвермана Чед Ченнинг уступил место за
ударными Дэйву Гролу – стала самой известной группой в мире.
Тот альбом, за который ему так и не вернули деньги, “Bleach",
в итоге был продан в количестве 2.1 миллиона экземпляров. “Nevermind”
был продан в количестве около 30 миллионов экземпляров по всему
миру, и изменил ход истории рок-музыки. А Эверман, тем временем,
остался позади, не зная, что делать дальше.
Первый месяц он провел практически в позе
эмбриона. "Это был очень сильный удар", — признался
он мне тихим голосом. "Ничто не предвещало. Только в одном
аспекте это было хорошо – это заставило меня уехать с Северо-Западного
Побережья. Иначе я бы никогда это не сделал". Джейсон переехал
в Нью-Йорк и нашел временную работу на складе Caroline Records,
подальше от концертного автобуса.
Джейсон играл с различными группами, в итоге
присоединившись к группе под названием Mindfunk. Он, кстати,
добился успеха в их составе, переехав вместе с ними в Сан-Франциско,
но что-то всё равно было неправильным. В какой-то момент, посреди
всей путаницы в его жизни, Джейсон пришел к пониманию, что ему
необходимо изменить свою жизнь. Он знал, что не хочет быть одним
из парней в 15-й по счету группе, который спустя 20 лет рассказывает
о былых временах в составе Nirvana и Soundgarden. Он хотел что-то
сделать, что-то невозможное. "Я уже был в крутых группах",
— сказал он мне в своем домике. "Я зациклился на том, чтобы
совершить самый некрутой поступок, какой только возможен".
Итак, в 1993 году, живя в Сан-Франциско в
одном доме с другими членами группы Mindfunk, Эверман тайно
встретился с вербовщиками, армия предлагала быстрый путь к тому,
чтобы стать десантником, а затем, возможно, спецназовцем. Он
сказал мне, что всегда интересовался этим. Его отчим служил
на флоте, оба деда были в прошлом военными. Большинство людей,
с которыми он вырос, глумились над этим миром, и часть очарования
для него была именно в этом. Новоселич припомнил кое-что, что
Эверман сказал ему давным-давно, еще в Олимпии. "Он просто
думал вслух, и спросил меня: 'Ты иногда думаешь о том, каково
было бы служить в армии, получить такой жизненный опыт?' И я
такой – 'нееет'..."
Эверман начал вставать рано, пока его товарищи
по группе отсыпались; он ездил на велосипеде, занимался плаванием,
и входил в форму. В один прекрасный день, без всякого предупреждения,
он объявил, что уходит. Джейсон отправил все свои вещи на хранение,
сел на самолет до Нью-Йорка и отправился в армейский офис подбора
кадров на Манхэттене. Еще пару недель спустя он был на самолете,
летевшем в штат Джорджия. "Нервничал ли я?", переспрашивает
он. "Немного нервничал. Но все же знал". Когда он
прибыл в Форт-Беннинг на курс молодого бойца, он был коротко
острижен, уже без кольца в носу; он был столь же анонимен, как
и другие новобранцы. В свои 26 он еще не считался стариком,
но уже приближался к этому. Курс продолжался уже месяц, когда
Кобейн покончил с собой и рок-прошлое Эвермана выплыло наружу.
Сержанты в учебке с удовольствием пускали в ход фразы наподобие
"вперед, рок-звезда, 50 отжиманий". Эверман твердит,
что ничего другого и не ожидал.
Один из сослуживцев Джейсона, по имени Шон
Уокер, рассказывал мне, что инструкторы десантников всегда сразу
предлагают новобранцам сойти с дистанции, чтобы не тратить время
зря. "Надо сделать 12-мильный марш-бросок за три часа или
менее", — говорил Уокер, — "пробежать 5 миль за 40
минут или менее, пройти тест на плавание в боевых условиях,
и все другие пакости, которые для тебя готовят в учебке".
Половина новобранцев уходит. Но Эверман не позволял себе плестись
в хвосте на этот раз. Он выполнил все требования до последнего.
После Форт-Беннинга, Эверман был определен
в Форт-Льюис, в штате Вашингтон – в 60 милях от Пулсбо, где
он вырос. Армейские товарищи Эвермана, с которыми я беседовал,
говорили, что и там он тоже никогда не упоминал о своем прошлом.
И все же слухи просочились. Уокер считал слух о том, что Эверман
– рок-звезда, шуткой, пока кто-то не показал ему видеокассету.
"Мне пришлось прокрутить фрагмент несколько раз, чтобы
убедиться, что глаза меня не обманывают", — рассказал Уокер
в сообщении по электронной почте. "Но это действительно
был Джейсон Эверман на каком-то огромном концерте. Я удивлялся,
зачем Джейсону понадобилось идти в армию, если он жил той жизнью,
о которой большинство людей может только мечтать." И все
это он делал на расстоянии менее чем часа езды от Мемориального
стадиона в Сиэтле, где теперь выступали Soundgarden.
Во время одной из первых увольнительных в
Сиэтле, Эверман случайно наткнулся на знакомый побитый красный
фургон, принадлежавший Киму из Soundgarden. Тэйил увидел, что
машина Эвермана едет за ним, услышал гудки, но не понял, кто
это такой. "К себе домой я решил не ехать, это уж точно",
— рассказывал Тэйил. В итоге он все-таки остановился, и парень
с короткой стрижкой вышел из машины со словами "привет
Ким!". Тэйил поначалу принял его за какого-то "супер-фэна".
"И тут я слышу: 'Это же я, Джейсон'". Ким так и застыл
на месте. Они потусовались вдвоем, попили пива. Тем же вечером
Эверман вернулся на базу.
Первая боевая задача Эвермана в качестве
десантника была где-то в Латинской Америке – он сказал, что
это была спецоперация по борьбе с наркоторговцами, и отказался
сообщать дополнительные подробности. Несмотря на все подготовки,
ни один человек заранее не знает точно, как он отреагирует на
стресс настоящего боя. "Когда бойцы смыкают щиты, и действуют
сообща, чтобы одолеть общего врага", — рассказывает Эверман,
в своей обычной высокопарной манере, — "это возвышенное
состояние". Это похоже, по его словам, на выступление на
сцене вместе с группой, только еще интенсивнее. "Все смотрят
вокруг себя, и ты знаешь – ты просто знаешь, что здесь происходит
что-то крутое. Я понял, что именно это было мне нужно. Это настоящая
жизнь".
Он отслужил свой первый контрактный срок
в качестве десантника. "Я все равно чувствовал, что что-то
осталось незавершенным". Эверман по-прежнему хотел попасть
в спецназ, который оставался для него наивысшим достижением.
Это совершено другой мир – они работают в группе как равные,
называют друг друга по имени, а главное – область их деятельности
значительно шире, чем у менее элитных подразделений.
11 сентября 2001 года Эверман приступал к
последнему этапу подготовки в спецназе. Это был первый день
курса языков, и он смотрел канал CNN в общей комнате с приятелями.
"Я видел запись того, как самолет врезается в башню и сразу
инстинктивно почувствовал, что дело идет к войне", — рассказывает
он. "Я не верю в фатум, в предопределенность судьбы, но
некоторое странное ощущение 'кисмета' всё же возникло, хотя
скорее всего это было просто особенно яркое чувство соответствия
времени и места. Пожалуй, я почувствовал, что это начинается,
и я надеялся, что буду готов к моменту отправки, когда он настанет".
Эверман рассказывал мне о конных поездках
с пуштунами, о ночных вертолетных рейдах, а также о сидении
на базе в течение долгих дней в полном безделье. Он видел советские
танки, ржавеющие в Панджшерском ущелье. Он чувствовал запах
маковых полей возле Кандагара. Он сталкивался с террористами-самоубийцами.
Но он всегда отмечал, что сражение зачастую непохоже на то,
каким его представляют. "Это не как в кино", — подчеркивал
он. — "Все происходит медленно, осознанно".
Между экспедициями в Афганистан, Эвермана
отправляли в Ирак, и там временами всё действительно выглядело
как в кино. Он был в первых рядах одной из крупнейших конвенциональных
военных операций после Второй Мировой, с вертолётами, прикрывающими
его транспорт с обеих сторон, — "вся мощь Вооруженных Сил
США", — как он выражается, была в колонне позади него.
Джейсон вспоминает, что когда он стрелял гранатами из Хаммера,
— "кругом всюду взрывались иракские танки, их башни улетали
в пустыню. Я видел вещи, которые никогда не думал, что увижу.
Чувак, прямо у меня перед носом взрывались здания". Как-то
раз он наткнулся на кучу иракских армейских сапог, их там было
несколько сотен. "Парни просто срывали с себя все предметы
одежды, которые указывали на их принадлежность к армии, и убегали".
Я жадно ловил каждую подробность, но он не
хотел слишком много рассказывать – или не мог. У спецназовцев
есть свой устав: они не обсуждают то, чем они занимаются. И
я, на самом деле, думаю что для Эвермана часть притягательности
состояла именно в этом. После того, как он побыл рокером, чья
физиономия известна широкой публике, он ушел не просто к анонимности,
а к засекреченности. Мими однажды познакомилась с парой спецназовцев,
для которых Джейсон был кумиром. "Они подошли ко мне не
как обычные фэны, с вопросом: 'Это твой брат был в Nirvana?'",
— рассказывает она. "Нет, они спросили иначе: 'Джейсон
Эверман твой брат?' А потом один повернулся к другому и сказал:
'Чувак, ты знаешь, чем занимался этот парень?'"
На войне было похоже, что Эверман нашел своё
место. Туча никуда не исчезла, просто теперь она уже не имела
значения. Как мне рассказал один из его сослуживцев в спецназе
(который по-прежнему находится на службе, и попросил не публиковать
его имя): "Он иногда становился угрюмым, но это никак не
мешало выполнению задания. Я предпочту работать с тихоней, нежели
с кем-то, кто не переставая мелет языком". В домике Эвермана,
я рассматривал одну медаль за другой, в том числе заветный Знак
отличия боевого пехотинца. "Звучит как значок для бойскаутов",
— заметил Джейсон, — "но на самом деле это крутая вещь".
Я видел фотографии Эвермана в спецодежде на борту военного корабля
("операция против пиратов в Азии"). Фото Эвермана
вместе с Дональдом Рамсфельдом. Другое фото с генералом Стэнли
А. МакКристалом. И тогда я вдруг осознал: Джейсон Эверман все-таки
стал рок-звездой.
"Я вижу это так: жизнь сама по себе
не имеет смысла", — сказал мне Эверман во время нашей последней
встречи. "Осмысленность это то, что ты в нее вкладываешь".
Эти слова прозвучали, как типичная фраза студента последнего
курса философского факультета, это и есть последняя по времени
фаза жизни Джейсона Эвермана. Он говорил о Джеке Керуаке, ему
нужно было перечитать "В дороге" для одного из курсов.
Мы стояли у входа в Библиотеку Батлера на кампусе Колумбийского
университета в Нью-Йорке. Эверман выглядел отдохнувшим и двольным
жизнью, с рюкзаком на одном плече. После ухода из армии в 2006
году, он использовал причитающееся ему пособие для поступления
в два ВУЗа: Сиэтлский университет и Колумбийский университет.
Джейсон говорит, что в Колумбийский он подал заявку практически
шутки ради. Генерал МакКристал написал ему рекомендательное
письмо. То, что его туда приняли, стало для Джейсона потрясением.
"Кажется, что это вызов 'на слабо', который зашел слишком
далеко – и всё продолжается и продолжается". В свои 45
лет он только что получил степень бакалавра философии.
Когда мы шли мимо всех этих не замечающих
нас студентов колледжа, у которых вся жизнь впереди, я подумал
о том, насколько невероятно малое число людей сделали то, что
сделал Джейсон. То, что с ним произошло, было очень жестоким,
он видел, как успех проходит совсем рядом с ним дважды. Но он
не позволил этим невзгодам обозначить рамки всей своей жизни.
Из всех парней, с которыми я познакомился за годы занятий рок-музыкой,
считанные единицы добились большого успеха. Их можно поздравить.
Большинство же даже не были близки к этому. Некоторые так и
не смогли справиться с разочарованием в мечте, но достаточно
очевидно, что Эверман справился. Когда я рассказывал его бывшим
товарищам по группам, чем он занимался все это время, по ним
было видно, что они испытывают искренний восторг от его достижений
в жизни – и наверняка некоторое облегчение.
Пока мы шли по участку кампуса, который в
Колумбийском называют Дорогой колледжа, я спросил у Эвермана,
каково это – быть студентом после всего, через что он прошел.
Он сухо улыбнулся. "Это анонимно. Как я люблю". Я
высказал мнение, что его уникальная биография позволила бы ему
стать, пожалуй, самым классным профессором колледжа, какой только
может быть. "Ни за что, чувак", — сказал Джейсон,
качая головой. — "У меня терпения не хватит. Я, скорее
всего, стану работать где-нибудь барменом".
|
