К следующему раунду готовы - OOR Magazine 4 сентября, 1993
Поделиться

:::: К следующему раунду готовы
OOR Magazine 4 сентября, 1993

Главные виновники всемирного музыкального переворота под названием гранж, Курт, Крис и Дэйв к этому моменту познали все стороны американской мечты (слава, деньги, пороки, стыд и боль в желудке).

Сиэтл. Вид на бухту Эллиот из номера довольно красивый («захватывающий дух», как написано в брошюре). И к тому же совершенно неамериканский, потому что если вы привыкли к беспокойным городам восточного побережья, это по сравнению с ними горное озеро в Швейцарии. Никакой вони, суеты, грязи, сирен, бибиканья автомобилей, хотя вдалеке красуется большой белый паром и, кажется, проверяет свой гудок каждую минуту. На секунду я представляю, что нахожусь в отпуске в городе, который прославился благодаря своему порту, торговому центру, сталелитейной промышленности, рыболовству, заводам Боинг и хорошему кофе. Не более того. Но 2 года назад что-то изменилось. По какой-то причуде природы Сиэтл стал эпицентром, магическим словом и местом паломничества. Именно в таком порядке. С тех пор каждый гитарный рифф, родившийся здесь, превращался в золотой. Стук в дверь. «Обслуживание номеров! Можно заправить постель?» Моя идиллия разрушена. Постель заправили давным-давно, и разве я вызывал горничную? Из коридора доносится хихиканье и стук. Стучат в дверь соседней комнаты. Снова хихиканье. Выглянув в щелку двери в длинный коридор, я все понял: чуть дальше три фигуры, одна из них, поразительно высокая, убегает, громко смеясь. Они здесь. И очевидно, они ничуть не изменились. Слава богу.

Все знают сказку, ставшую былью, сказку о Нирване: маленькая бунтарская нойз-группа стала звездой. Почему? Потому что у них есть сильные, цепляющие, долгоиграющие поп-песни, и они появились (приехав на такой же колымаге, которую Sonic Youth обычно используют для перевозки своих гитар) в нужном месте – офисе Дэвида Геффена – в нужное время. Нужное время было годом 1991. К тому же они обладали правильным звучанием (тяжелым) и правильной позицией (непокорной). Но через короткое время сказка была больше не о музыке. Певец и гитарист Курт Кобейн, ходячая загадка группы, как оказалось, в точности знал ключ к международной популярности: что угодно только не нормальное поведение. В результате потянулись длинные истории о Нирване. Пристрастие к наркотикам, деструктивная натура и несчастливая юность; женитьба на такой же героино-зависимой Кортни Лав; обвинения в том, что она принимала героин во время беременности; арест Кобейна за незаконное владение оружия; и его злобные тирады, направленные якобы на англичан, которые, как позже стало ясно, были адресованы британской ПРЕССЕ. Только в июле 1993 буря немного улеглась. Выступление Нирваны на нью-йоркском музыкальном семинаре, на котором были исполнены песни с еще не вышедшего альбома, собрало положительные отзывы. Курт, Крис и Дэйв выжили. Теперь можно рассказать о чем-то здравом – о музыке на этот раз.

ПАНИКА

Дэйв Грол появился первый. Время существенно: «проекту по продвижению In Utero» всего пара дней, и нескольким представителям европейской прессы было разрешено взять первые интервью, но это надо сделать быстро. Пока Новоселич и бледный как труп Кобейн, шаркая, заходят в комнату, Грол и я соглашаемся по поводу In Utero: это своенравный, строптивый альбом. Конечно, такие песни как Serve The Servants, Rape Me, Dumb и Pennyroyal Tea были бы уместны на альбоме Nevermind из-за своей красоты. Но в противовес им - изрядная порция ругательств, которая может вызвать отвращение у аудитории, привлеченной Nevermind. Три головы кивают, соглашаясь. За окном слышен гудок парома.

Грол: «Мы думаем, In Utero вызовет три типа реакции. Для случайных слушателей, сбитых с толку Nevermind, он будет звучать, как наше коммерческое самоубийство; скорей всего, они проигнорируют его и отнесут нас в разряд звезд одного хита. Скептики назовут его показушным альбомом: Нирвана производит какой-то шум и думает, что это у нее хорошо получается. Велика важность». Наконец, фанаты инстинктивно полюбят его. Они оценят альбом по достоинству: выполненный спонтанно, серьезный альбом, без продюсерской полировки».

Вам впервые пришлось записывать альбом, зная, что полмира ждет его и возлагает на него большие надежды. Как вы справлялись с давлением?

Кобейн: «На самом деле легко. Из-за того, что группу разрекламировали в таких безумных масштабах, мы решили, что неважно, что мы запишем: это в любом случае будет продаваться. Лу Рид как-то записал альбом 'Metal Machine Music' и растерял с ним всю свою репутацию. Мы могли бы сделать что-то подобное. Но наши цели в музыке немного больше, нам важно, чтобы альбом нравился нам самим».

Грол: «Давление оказывается на звукозаписывающую компанию, а не на нас. ИМ надо продать альбом. Мы просто пришли в студию и записали то, что хотели. Никто нам не мешал. Потом мы все смикшировали, отдали мастер-пленку Геффену и сказали «ну вот, готово». Это их задача установить контакт с мейнстримом. Просто я думаю, что в этот раз будет труднее сделать это, потому что если ты работаешь со Стивом Альбини – а у него довольно грубые стандарты производства музыки – ты точно знаешь, что не получишь радиоформатный звук.

Всё звучит немного грязнее, чем на 'Nevermind'.

Грол: «Да. Мы практически не редактировали песни. Записали все с одного раза и сделали как можно меньше наложений. Nevermind был вылощенный, каждая ошибка была устранена. Мы хотели снова создать честный альбом. В музыкальном плане там много недоработок. Возьмите, к примеру, трек Milk it: в нем очень отчетливая динамика. Там что-то потрескивает и поскрипывает, бас периодически фальшивит… Такие мелочи создают характер альбома».

Кобейн: «Когда мы зашли в студию, только половина композиций была готова. Остальные родились, пока мы слонялись по студии. В этом смысле мы чувствовали давление намного сильнее, чем какое-то давление извне: мы ограничили себя сроками – две недели – и бюджетом. Мне нравится так работать. К тому же я тянул с текстами до последнего. Я знаю себя: если я делаю что-то заранее, я бесконечно дорабатываю это и начинаю сомневаться. Или вообще решаю, что это полная фигня, и выбрасываю. Для нового альбома я зафиксировал все в голове в самый последний момент».

Тем не менее, отражает ли 'In Utero' то, что произошло с вами за последние два года?

Грол: «Местами. Но это будет что-то личное для каждого из нас. Конечно, мы никогда не переживали ничего подобного раньше, так что когда все произошло, мы испытали некий шок. Сначала ты пытаешься отгородиться от этого цирка, но со временем понимаешь: максимум что ты можешь сделать, это взять лучшее из своего положения. Но иногда это действительно пугает. В какой-то момент замечаешь, что ситуация выходит за всякие разумные рамки, и спрашиваешь себя, какое отношение это все вообще имеет к музыке. Люди судятся друг с другом, люди судятся с тобой, потому что ты, оказывается, что-то у них украл, непонятные деловые манипуляции, коммерческие трюки… и конечно, за всем этим стоят деньги».

Новоселич: «Наступает своего рода кризис самоопределения. Мы панк-группа с панковской идеологией и вдруг попадаем в мейнстрим. Изменились ли мы в мгновение ока? Или это не просто популярность, а факт, что ты работаешь с этим и таким образом адаптируешься к более широкой аудитории?»

Грол: «Тебя гложут сомнения. Как назвать себя? Как назвать свою музыку? Вдруг появляются всевозможные ярлыки: альтернативная музыка, гранж. Но в какой-то момент до тебя доходит: твою мать, в конце концов, это же все музыка!»

Но вы сами - причина этого!

Грол [смеется]: «Да, это наша трагическая ловушка. Но в последнее время мы понемногу приходим в себя. Недавно наша звукозаписывающая компания спросила, не хотим ли мы сыграть концерт для дистрибьюторов дисков. Они хотели, чтобы благодаря этому концерту наши диски получили более выгодные места в магазинах. Сначала мы подумали: о’кей, почему нет? Но потом поразмыслили и пришли к выводу, что это чистый подхалимаж и раньше мы бы никогда не сделали ничего подобного. Мы отказались, сказав, что это тупая затея. Было забавно наблюдать, как тут же началась легкая паника, некий страх, что новый альбом, во всей своей необработанности и коммерческой неприглядности, не будет продаваться. Мы думаем, он или будет продаваться очень хорошо, или вообще не будет. Потому что все знают, что выходит новый альбом Нирваны, и все знают, что он не будет похож на Nevermind. Однозначно, In Utero не привлечет новых фэнов из мейнстримовой аудитории. Мне самому бы не понравилось, если бы мы стали еще популярнее, чем сейчас».

БОЛИ В ЖЕЛУДКЕ

Тексты на In Utero немного загадочные, саркастические и обращенные внутрь себя. Не отражают ли они ваши ощущения, вызванные неумением контролировать свою суперпопулярность?

Кобейн: «Я могу прямо сказать по поводу тем песен: их не существует. Я могу сказать кое-что о паре песен; все остальное – «тупая поэзия». Баловство со словами и ассоциациями. Недавно один журналист заметил, что в новых текстах много медицинских терминов. В этом что-то есть. Многие песни косвенно затрагивают темы болезни, плохого самочувствия и ощущения, что ты в ловушке и тебя контролируют».

Но ведь, наверняка, оно и было, ощущение, что ты попал в ловушку – что, наверное, тревожило тебя?

Кобейн: «Не знаю. Лично я склоняюсь к мысли, что медицинские ассоциации связаны с моим желудком, который мучил меня несколько лет и перестал совсем недавно. Это наследственное: у мамы было то же самое в моем возрасте. Это продолжалось 5 лет, а потом неожиданно все прошло. Я читал кучу медицинских справочников и разговаривал с людьми, которые страдают хроническими болями в желудке, потому что хотел знать, что со мной. Со временем это почти стало навязчивой идеей и, возможно, послужило текстовой основой нового альбома».

Какие песни не содержат «тупую поэзию»?

Кобейн: Rape Me - это отражение моей позиции против насилия. Это самый старый трек на альбоме. Я написал ее через неделю после завершения сессий Nevermind, и она говорит сама за себя. Tourettes - о людях, которые страдают одноименным заболеванием. Знаете такое? Постепенно ты теряешь контроль над тем, что говоришь, и в конце концов несешь всякий бред и кроешь всех матом; это психические срывы, которые невозможно контролировать, но ты можешь стать тяжелым бременем для своего окружения. В Америке поразительное количество больных с таким диагнозом. Когда я узнал о нем, я понял, что многие симптомы вижу у себя. Особенно 5-6 лет назад: я постоянно был раздражен, зол совершенно без причины. Если бы я так и продолжал всю жизнь, это превратилось бы во что-то, напоминающее этот синдром».

Название Frances Farmer Will Have Her Revenge On Seattle наверное, тоже не с неба свалилось?

Кобейн: «Эта песня об актрисе, которая снялась в нескольких фильмах довольно давно. Она тоже была из Сиэтла. Она была немного неуравновешенной, но чрезвычайно упрямой и провокационной. Со временем власти стали считать, что она представляет опасность для правящих кругов. Ее объявили сумасшедшей, заперли в психушку и систематически издевались там над ней. Я прочитал недавно книгу, но никогда раньше не осознавал, насколько ужасна вся эта история».

Почему ты посвятил этому песню?

Кобейн: «Потому что я понимаю, как и почему происходят такие вещи. Как это может произойти даже со МНОЙ, если ты вовремя не поймешь, как работают определенные механизмы. К счастью, в наше время уже не так легко спланировать что-то подобное. Этот период Маккарти был таким параноидальным: любая форма нестандартного поведения считалась симптомом коммунизма. Надеюсь, никто не испытает ничего подобного тому, что пережила она. Вы в курсе, что люди, которые все это спланировали, до сих пор спокойно живут в Сиэтле? Я буквально схожу с ума, думая об этом. Если бы у меня были средства, я бы сравнял их дома с землей».

Вы нечасто затрагиваете социальные и политические темы в песнях. Но при этом даете благотворительные концерты, как например, в апреле в Сан-Франциско, для жертв насилия Боснии. Там вы тоже играли Rape Me?

Кобейн: «Еще раз, эта песня ПРОТИВ насилия».

Это с трудом можно услышать. Текст очень выразительный.

Кобейн: «Когда я только закончил песню, было еще хуже: там было только без конца повторяющееся rape me. Позже я добавил несколько строчек. Если бы мне пришлось написать новую песню на эту тему сейчас, я был бы более точен. Это саркастическое заявление, и полагаю, не до всех это дойдет. Я также надеюсь, что девушки не воспримут это как оскорбление из-за веселой мелодии».
Новоселич: «Мы устроили это благотворительное выступление, потому что как люди, не как музыканты, мы обеспокоены тем, что происходит в Боснии. Хотя вы не найдете этого в музыке, это не значит, что Нирвана не политическая группа. Мы очень озабочены тем, что происходит в мире. Кстати, я сам хорват по происхождению, поэтому как события, происходящие там, могут не влиять на меня? Если мы о чем-то дискутируем, это почти всегда о политике. Так было всегда. Мы росли в рейгановский период, очень беспокойное время. Через такие группы как M.D.C. я открыл панк-рок, и их тексты всегда были о политике. Неприспособленное поведение - в этом суть. То, что заразило нас. И это по-прежнему в нас».

Каким вы представляете будущее Нирваны? Продолжение безумия, привыкание к прессе, копающейся в вашей личной жизни, или же возвращение к истокам, в андеграунд, которому, по мнению многих, принадлежит Нирвана?

Грол: «По-моему, Нирвана не должна становиться популярнее. Боюсь, наша музыка в любом случае не будет иметь тот же эффект на 60-тысячных стадионах. Это убивает интимную атмосферу и энергетику. Я бы с удовольствием продолжал играть в клубах типа Paradiso (довольно большой диско-клуб в Нидерландах). А что касается вторжения в личное пространство, к этому привыкаешь. Пока американцы чувствуют, что могут заработать на вас деньги, они будут копать. Или писать о вас книги. В определенный момент ты понимаешь, что весь этот неожиданный интерес к группе связан всего лишь с одной вещью: деньгами. Особенно это касается этих типа-менеджеров и неожиданных друзей. Но если будешь много об этом думать и заморачиваться, ты свихнешься. Посмотрите на того же Акселя Роуза. Хотя может, он и хотел быть рок-звездой до конца своих дней, и теперь он ей стал и он справляется со своей ролью. Жена-модель, много машин, пара вилл…»

А у вас нет?

Грол: «Конечно есть, просто никто об этом не знает! Да нет, мы не играем в эти дурацкие игры. Да и где ты будешь через 10 лет? Каким будет Аксель Роуз через 10 лет? Он уже пародия на самого себя».

Кобейн: «Как жить со всем этим цирком, ты определяешь для себя сам. Чтобы убежать от этого, я какое-то время принимал героин (смеется). Но это не помогло. Но в процессе у меня было время привыкнуть к этому театру абсурда. И научиться жить с ним и не допускать определенных вещей. Хотя меня по-прежнему раздражает, когда очередная группа фанатов подходит ко мне за автографом. Я ценю то, что они любят мою музыку, но не хочу, чтобы меня считали каким-то особенным. Это меня беспокоит. Но мне придется жить с этим, я не распущу группу из-за такой ерунды».

Грол: «Я все еще хочу вернуться в школу. Мысль о том, что я буду рок-звездой всю свою жизнь, угнетает меня. Я хочу учиться, жениться и завести детей. Я играл в группе, которая была номером один по всему миру, так чего еще хотеть? Какой следующий шаг? Я понимаю, что по-прежнему можно придумать что-то экстремальное и забавное, но просто есть определенные цели в жизни, которые ты себе ставишь. Я начал играть в 18, в сквотах, в разных уголках Европы. Уже тогда я подумал, что достиг всего: «вау, Европа!» Я по-прежнему люблю играть музыку, но я достиг того, чего хотел. Я не нуждаюсь в чем-то большем. Пока я могу играть с Крисом и Куртом, я доволен».

Новоселич: «Я никогда не думаю о будущем. Поэтому лучше не буду давать прогнозов. Я не Нострадамус».

Кстати, он предсказал прорыв Нирваны.

Новоселич: «Да, правильно. Он называл нас «Нирджана» или типа того. Он немного попутал буквы».


:::: Источник: NirvanaClub.com
:::: Перевод: Ю-ла